Зеваю и потягиваюсь с хрустом во всем, что хрустеть способно; дописала самую дурацкую из курсовых, кодовое название "Записки сумасшедшего".
Сумасшедшего.
От ума ушедшего, с умом расставшегося, да не особенно страдающего. А к чему страдать, плакать, искать ушедшего-смотавшегося, покинувшегося-удравшего? Удач ему, всях благ на жизненном пути, да и вообще: но пасаран.

А вот я остаюсь.

Глупости какие-то изнустри-снаружи; влюблена; пью горячий шоколад; обожаю домашних; и новую песню Сургановой, ее - все сильнее. Сплю в метро, живу грезами о новом фотоаппарате, испытываю редкостной интенсивности предканикулярный период - дурею от обилия работы-учебы; тихонько раздражаюсь от одних и тех же людей в замкнутом пространстве, но привычно несу всякие глупости для поднятия своего и всеобщего настроения, завариваю вкусный чай и подмигиваю, забредая к уставшей бухгалтерии. Сессия. Дрянная вещь, в сущности. Хочу платье, бусы и туфли на каблуке. Джинсы, кеды и новый рюкзак. В отпуск. Новый год. Спать, что забавно, не хочу. Кушать - тоже. Хотя за теплый бочок чей-нибудь променяю много чего, да.
Посты писать разучилась нежные и пронзительные; я теперь - телеграфный стиль; я теперь - быстрая печать без обилия смысла (без смысла вообще), я теперь - серьезное, малонужное и слишком думающее нечто; я теперь себе нравлюсь какой-то появляющейся ответственностью и еще более радуюсь, когда она исчезает невнятно куда.
Я повесила на монитор светящиеся льдышки, я чуть не осталась навсегда в большом детском мире, у меня есть петушок на палочке, кролик, калькулятор Кузя, и он требует к себе уважения. Погода за окном могла бы, конечно, радовать снежком и морозцем, но что-то медлит. Не начнет - пойду заклинать.

Но пасаран?

Пам-парам.
Очередная попытка лечь спать в начале четвертого утра накрылась, увы-увы, какой кошмар; сегодня курсовую пишет сестра, а, значит, я не пишу, а значит, я могу попытаться выспаться. Наивно, конечно, но вдруг. Ха. Гы. И все такое. Лучше почитаю - моральный отдых прежде физического. А я обнаружила нечитанного еще Вудхауса, ПС принес.
Подумалось, что меня нельзя снабжать свободным временем - я дурею, но лишать меня времени еще хуже - я зверею. Сейчас же, попеременно меняя состояния скуки и цейтнота, я становлюсь похожа то ли на озверевшую дуру, то ли на дурного зверька - второе мне ближе, но и о первом забывать не стоит.
Очень много говорю - иногда делается страшно из-за своей любви что-то сообщать или рассказывать окружающим; меня распирает от количества историй, забавных фактов и поучительных побасенок, рот мой не закрывается, губы мои исключительно улыбаются, голос мой разносится на весь офис... и вообще, с некой стороны можно утверждать, что никакой культуры во мне нет. Да и не надо, в принципе. Поставила себе в контакте из цитат одну, но наиболее верно меня характеризующую:
Боюсь, что у меня вполне плебейские предпочтения: в глубине души я все-таки уверен, что рассказывать истории куда приятнее, чем слушать! (с) Макс Фрай (а кто еще?)
Глазки мои - это что-то, к действительности не готовое и не совсем приспособленное; капли никакие из-за разрезов капать не могу; разве что в левый - его снаружи, а не изнутри (бон-апетито!) колупали. Целых сосудов в очах моих прекрасных, кажется, не осталось вовсе; зато детская мечта отличаться от всего человечества внешними, не свойственными людишкам чертами, исполнена. Я вампир.
А еще сегодня вдруг ощутила себя не кем-нибудь, а старой калошей - от самой мысли смешно стало. Синий брючный костюм, рубашка под горлышко застегнутая и - трам-парам - зеленые бусы. Я так отчеливо представила себя в этом же лет через тридцать, с такой же прической "я сплю в метро", с этими же краснючими глазами, громким, не очень приятным голосом, чрезмерной подвижностью. Я давно так не смеялась.
Шастаю без каблуков на работе, на - опять-таки - высочайшей танкетке по улице, спорю с поваром, бьем стаканы, борясь за право мыть чашку за "нашим генералом"; пробую на соль все подряд, ворую вишню из компота и убегаю, дабы не быть битой (бить бытой?) поварешкой. За окном погода творит что-то невнятное, но в моем подвале окон нет, и потому каждый раз мучительно интересно выходить на улицу - что там можно встретить? Последние недели исключительно темень, да.
Но все равно родная Мск для меня волшебна и удивительна. В любое время.
При общей нехватки времени иногда вырываюсь на так называемую прогулку, сажусь в троллейбус (всегда вспоминаю Раневкую и "Идиота") на своем Кутузовском, медленно еду по проспекту, попадаю на Новый Арбат, там по Гоголевкому на Кропоткинскую, дальше - чуть-чуть побродить, чуть-чуть подышать, чуть-чуть послушать улицы - Остоженку и Пречистенку, потом за храм Христа Спасителя, на мост - слиться с Красным октябрем, сдышаться, вынюхать весь шоколад из холодного воздуха, посмотреть вниз, на утопшие в реке огни, леденцами дрейфующие на поверхности. Притягательное времяпрепровождение. Можно на пути к метро, кутаясь в куртку и остапо-бендоровский шарф, напевая новую песню Сургановой, забежать в Красный куб, задохнуться новогодним настроением, позволить глазам разбежаться, а рукам полезть за кошельком, одуматься вовремя, подмигнуть деду Морозу и нырнуть в метро. А там привычно уснуть, слушая в плеере что-то невнятное и поддерживая репутацию своей прически "Я сплю в метро!"
Чудные времена.


(Кстати, у меня два полярных мнения по поводу этой простенькой фотографии, хо. Хо-хо даже можно сказать)

И, конечно, у меня в каждой бусине по ёлке.


И мне по-прежнему вредно давать в руки фотоаппарат, да. Я начинаю валять дурака интенсивнее обычного.



Я бездарь! И это замечательно - ощущение своей сопричастности к людской гениальности обессиливает в некотором роде, да.

Заходите на чай...

...или курсовую.

Вырвалась из-под всех арестов-запретов, нашла в шкафу теплющий пухарь травяного цвета, плюшевые наушники и ярко-зеленые перчатки, замоталась в полосатый псевдодинамовский шарф, надела кроссовки и любимые драные джинсы, подхватила собаку и плеер и отправилась бороздить просторы родного стадиона.
В слабеньких очках, щурясь от слишком яркого света фонарей, ловя носом снежинки и любуясь искорками первых сугробов, задумалась, что в очередной раз пропустила начало зимы: никогда я его не замечаю, пропускаю сквозь пальцы, прослушиваю и прочитываю, занимаясь чем-то очень важным, и мне по-детски обидно делается. Надувать губы и щеки, впрочем, я уже разучилась, а потому обида моя наивная и привычная, скорее дань традиции, чем искреннее чувство, отголосок былого, поблекшее уже воспоминание, открытка с размытой дождями-ветрами подписью.
Но до чего же хорошо на улице!
Было.
Конечно, обратно еле дошла: уже ничего не болит, но жесткие антибиотики ослабили несчастный организм чертовски. Мы с ковыляющим уже с трудом собакиным (бедный мой старый друг; страшно думать, что... Что.) не спеша брели по снежным тропинками, слушали «Кино» и бормотали что-то вслух. Голова кружилась, идти приходилось медленно, мерзли ноги, падал снег, ПС звонил и ругался, что я вылезла таки из дома, что я себя не щажу ни капельки и вообще. Мне было смешно, приятно и влюбленно; завтра у меня Очень Важные Гости, а потому сделать нужно невероятно много. И ПС еще. И готовить. И уборка. И таблетки. Пусть даже я чертовски плохо соображаю. Не покидает ощущение, что что-то я забыла. Но вот- что? Зато чувствую себя разбившим первый раз коленку ребенком: больно, конечно, и обидно, но зато шрамы украшают мужчину. А потому – больше, больше зеленки, пожалуйста. Ну, идиотка я, что с меня взять.
Чепуха какая-то, да. В главных целях: поставить будильник, не потерять записку с номером поезда, закапать глаза и помазать левый зеленкой. Потом – доползти до кровати и спать. Об остальном я подумаю завтра.

Полумантра, разумеется: меня тут нет, нет, совсем нет; я пишу курсовую, я пью чай с васильками, я кутаюсь в бирюзовый палантин, любимое одеяние вечно мерзнущих друзей моих и мое тоже - любимое: уютный, драный и пушистый, с лезущими нитками и потерявшейся давно уже формой. Вещь из вещей на самом деле: олицетворение уюта в комке бирюзовой шерсти и невнятных серебристых нитей, ширпотреб, оторванный сто лет назад, в другой еще жизни, на какой-то распродаже за копейки-копеюшечки; живущей в обнимку со спинкой стула, когда дома никого нет и на ком-то из своих, когда рабочий день заканчивается.
Чай в любимой черной чашке с черным же блюдцем, соседка недавно только стояла над душой, утверждая, что что из черной посуды есть-пить нельзя: только карму портить; глупости да суеверия - моя карма кармее все кармовых карм - о да, лапушка, это ты пишешь курсовую, да - и никто мою карму не перекармит (черная чайная пара тем более не в счет).
На блюдце на удивление органично раположились два бутерброда с земляничным вареньем, ноябрьской драгоценностью, бордово-красной, прозрачной и светящейся в глубине. Каждой осенью я убеждаюсь, что мещанин, самый настоящий; каждой осенью я ворую с балкона банку земляничного или клубничного варенья, беру белый хлеб, засовываю его в тостер и жду; я мажу хлеб маслом и вареньем и думаю о чем-то тепло-прекрасном; каждую осень домашние ловят меня с банкой варенья в комнате, уносят банку на кухню и удивляются, куда она пропадает на следующий день; а я всего лишь пью чай декалитрами и варенье потребляю, как заболевший Карлсон.
Моя мокрая голова сохнет, рядом открыто окошко, мои глаза закрываются после бессонной ночи, курсовая моя стоит на мертвой точке, которая - вообще-то, хомячок, - после заголовка не ставится, а я сижу довольная и улыбчивая, и влюбленная по самую макушку, из которой растут уши у зайцев. И не надо их прикладывать к духовке, прищемлять дверцей, травмировать и калечить; ах, пиши курсовую, заяц, - ах пишу курсовую, конечно, только постоянно опечатываюсь в слове предприятие, пропускаю букву "д" отчего-то, но мне так славно, мягко и сонно, и бутерброд мой с вареньем лежит на черном блюдечке и кисточку от палантина я утопила в черной чашке и одна-из-своих в аське слушает мои глупости. А я говорю ей непонятные самой вещи; удивленная и такая глупая, что даже страшно делается; бормочу мелким шрифтом, шепчу рваными фразами, кричу восклицательными знаками.

Он меня любит. И это невероятно. Странно.
Любит: не хочет просто-трахнуть, чтобы потом и не осталось ничего, кроме ненужных воспоминаний, да и их в кулачке зажать: любит - не проводит время, дабы залечить скуку сметрную и тоску воющую, изнутри рвущую, не понятно, чего ищущую, непонятно, кого зовущую; даже не на чаи мои купился, хотя и пьет, и хвалит; декалитрами потребляет и смеется, что его сердце я довела почти. До чего? Секрет. А всего лишь искренне и трепетно любит, ничего не требуя и мучительно нежно, так что я сдаюсь, я таю, я умираю, как мне иногда кажется; если вопринимать любовь болезнью, то я в коме; спасите, доктор!
Странно: я всю жизнь была уверена, что меня можно считать милой и лапочкой, можно мной умиляться и тискать, можно в меня на полчаса по ошибке влюбится; но морок развеется, двенадцать пробьет и все поймут, что я - это всего лишь слишком много пустых разговоров и кулек карамелек за пазухой. Бери, угощайся, только фантики не разбрасывай, пожалуйста.
А оказалось...

А впрочем, все в пределах привычного и расхождения с необходимым не превышают возможных пределов. Тем и живу.

...маленькую и волшебную игру.

Навеяно вчерашней гениально-бредовой идеей, тщательно выдуманной еще-не-совсем-зимней карамельно-снежной ночью, вечным, но редким, своим собеседником в трубке и постом, за этим последовавшим.

Одним словом, всем желающим могу предложить кусочек вечности, капельку вероятности, одно мгновение или сотню-другую лет из вашей будущей, вероятной, возможной, несбывшейся пока что жизни. Как то ли демиург, то ли вершитель, а на самом деле - волшебник, который еще только учится, - я придумаю вам эпизод, лишь предстоящий. А уж сбудется - не сбудется, разберемся со временем.

Фотографию же окружающей среды выложу только одну, уже измученную в фоторедакторе.
Остальное - частями, да - на днях)) От Кипра до города Кашина, будет - все!

Это же Волга, божественная MotherRiver, напомните рассказать.

Кто-нибудь, ущипните меня.
Люди добрые. И недобрые. И нелюди тоже. И вообще. У меня, кажется, появился интернет. И починился компьютер.
Ух ты. Дома. Постоянно. А. Аааа.

Так что теперь я всем еще надоем, хо-хо.

Сонное утро, пять минут оставшейся сети, мои волосы уже собираются в хвостик и нужно купить четыре килограмма сахара, чтобы избавиться от райских яблочек. ВАренье и пироги, желающих - угощу.
Черт, мне откровенно странно не чувствовать необходимость что-то делать в срочном порядке, а сидеть дома, гулять по болоту и тискать непонятную собаку, ошивающуюся в подвале с тырнет-кафе, где я в ускоренным темпах дописываю этот пост.
Жизнь моя прекрасна, удивительна и чуть по-осеннему печальна, уже шуршит под ногами время, третьего я пойду на собеседование в вуз, влюбленность прочно сидит и не растет - не меньшится. С ней уютно, грустно, хорошо. Несколько нечитанных книжек лежат на столе дома, вместе с надкусанной грушей и недопитым чаем, и я намереваюсь вернуться туда...
Время!

Шестое августа прошу считать Днем Канцелярской Крысы и, соответственно, поздравлять теперь меня с ним, а не с Днем работника туризма.
Это про новую работу. А если про остальное в оставшиеся десять минут...

Живу.
Это, наверное, главное. И самое правильное.

Сплю, ем, кашляю, смеюсь не переставая. Книжки читаю. Замучила окружающих выдержками из повседневной жизни викингов. Отгадываю по четвергам слова в клевер-клубе. Езжу в Мытищи, дабы фотографировать го-бе-лен-ны. Ы. Дома бываю не очень часто и не очень редко, странные личности все не переводяться в родных стенах, где бы найти прикид ромашки, тьфу - монашки, в голове - редкостная каша из хомячьих хлопьев. И что-то типа - "воооот" в конце поста, так и живем. И все такое.

И, кстати!
Я, знаешь, няня, влюблена. (с) В кои-то веки и даже почти безответно. Способствует поднятию тонуса и вдохновения. Худею, тощаю и глаза кажутся огромными. Хорошею непонятно отчего. Лапы ломит и ложноножка отваливается. В горле то сдувается, то увеличивается в размерах голубой воздушный шарик - потоэму я иногда дыше слишком часто, а иногда - почти не дышу. Хочется прикоснуться. И убедиться. Все потому, что эмоциям своего странного хомячьего организма я верюне особенно, а вот физике... Ей - да. Понять смогу, лишь дотронувшись, но...
Но из всех своих потрохов я больше всего доверяю спинному мозгу, а он больше чем уверен, что никакие романы нам с ним не нужны. Будем вздыхать молча, делать вид, что все у нас лучше всех (в делах такого рода опыт великая вещь, а уже делать вид, что все у меня прекрасно в этом лучшем из миров, я могу даже бессознательно. Тем более, что приходиться так поступать очееень редко: все действительно удивительно прекрасно).
И слава богам, что началась осень. Я наконец-то в своей стихии шуршащих листьев, хриплого голоса и ветра в волосах, а потому могу смело обнаруживать страсть к прогулкам в одиночестве, чтению книжек в парках и мечтам, прищурившись в небо.
Жаль только, что не могу прикоснуться. Почти физически жаль.
Остается фотографировать гаснущее солнце, смеяться, кутаться в шерстяной кардиган и заматывать нашею шарф в горохи. Влюбленный хомяк мучителен, но удивительно хорош собой.

Какие чудесные летние дни: мокро, не жарко и ветер превращает волосы в кудрявое облако. На Арбате совершенно чудесно, я опаздываю на работу, отвлекаясь на глупости, почти ничего не ем и редко ночую дома. При обилии планов и мечт на ближайшее время, у меня все равно
жизненные приключения происходят спонтанно. Что радует.
Ехать в понедельник на собеседование и услышать телефонный звонок, взять трубку, посочувствовать, с удивлением обнаружить, что приедет братец, ибо он устал, пока был по работе в Волоколамске. Пересечься, оставить его ждать под дверью нового места работы, а потом еще час слушать мнение по поводу и без и переживания относительно будущих событий. Стоически переносить подхихикивания касательно отнюдь нецеломудренного времяпрепровождения, давать щелбаны по носу бордовыми коготками и ворчать без повода.
Пока его жду у метро, сидя на мраморном парапетике и болтая ножками в изящных туфельках, получить смску, позвонить великолепной Оле-художнице, зазвать в гости на чай и - уже ближе к полуночи - провожать до метро, нарезая круги с братиком; идиотская игра кто-кого-перепинает, о да, мы же взрослые люди. Пол ночи провести, обсуждая с братцем былые любови, достигнуть на данной почве удивительного взаимопонимания, делить одеяло, ворчать, не слышать храп, пить вино из одного бокала и качаться на качелях. Он удивленно говорит мне: "Знаешь, хомяк, ты сейчас похожа на какую-то писательницу-романистку: в этом своем драном пончо, на качелях, с растрепанными волосами, и звезды изучаешь внимательно". Ответить: "Не обижай мое пончо, это раритетик-ширпотреб, откопанный триста лет назад на какой-то распродаже, гордость почти! И - увы! - я не изучаю звезды, я прикидываю из какого окна меня весной материли и грозились в милицию сдать. Экологическую..." Заржать коллективно и испортить пафос момента.
Утром доползти до работы и отчаянно клевать носом.
В конце рабочего дня, жарким вечером середины прошлой недели услышать звонок, просьбу встретиться - и встретиться, и гулять, и есть мороженое, роняя шоколадную глазурь на папку с документами. И сидеть на коленках, и петь песенки, и пить минералку, капая на футболку. "М... Как эротишшшно, не находишь, хомяк?" "Отстань, дурак", - из положения лежа: головой на одной чудном друге, ногами на другом, первый раз виденном.
С сестрой исходить центр. Искать аптеку, чтобы купить матушке какую-то мелочь. Потеряться.
Вчера на звонок: "Ты знаешь, хомяк, что мы едем к Юрику?" взрогнуть и отказаться. В половину первого ночи одной, по темноте и медленному метро ехать к-черту-на-рога к Юрику. Не спать всю ночь, проводить баиньки братиков (Ваааа! Ты уже вернулся из Крыма?! - Да, и ужасно соскучился!), обсуждать чьи-то шутки, спорить относительно кодекса самураев и размышлять об уровне жизни в Испании. Лечь в пять. Встать в семь тридцать. Всю ночь пихать в бок одного гада, дабы не храпел. Раньше, ночью, разругаться с братиком-с, осознать, что на просьбу перестать нет реакции, расчетливо заехать чуть правее глаза длинным ногтем, в болячку, полученную от целования со дном морским. Услышать: "Я обиделся!" Гордо вздернуть подбородок, фыркнуть и взглядом продемонстрировать ответные эмоции. Спихнуть со стула Юрика, восемьдесят пять кг бешеной тушенки. Побыть штангой в состязании двух идиотов "Кто сильнее?!"
Объявить гордо и независимо: "Если я хомяк, а не девушка (как вы утверждатете), то хватит пялиться на мою грудь! Мне плевать, что при моей мелкости это четвертый размер!" Усесться на полу на кухне, завернувшись в братцкую мятую рубашку, разлохматить паклю, косить под бомжа и ржать. Не слушать вопли: "Сними эту гадость!" Быть затисканной, отстаивать право считаться милой и доброй девушкой. Утверждать: "Да разве я когда-нибудь кого-нибудь опускала?!" От братиков - многозначительное молчание, от Юрика - "Ага, в нашу первую встречу..." Смутиться и заткнуться. Но ненадолго...
Ехать утром в метро с тремя мужиками. Стоя. Все трое будут сидеть и не один не уступит место, но каждый предложит свои колени. Потому что не девушка, а хомяк, но зато легкий и мягкий, потому что ни фига не есть и ржет не переставая. Гремучая смесь, честно говоря.

Я всегда умиляюсь и готова бросаться в клетки к тиграм, когда понимаю, что для кого-то хорошая компания, лапушка и чудо-солнце с лохматушками на голове.