И они раздумали быть жуликами, а купили себе коней, научили их дышать на задние стёкла автобусов и тоже стали рисовать весёлые рожицы.
Передвинула стол и сестринскую кровать, разобрала старые книги и ненужные бумажки; засиделась за этим делом, не заметила, как время летит; посреди уборки застыла, посмотрела на время, паникующе подумала: я же с собакой не гуляла, он же изнылся, наверное. Вскочила к шкафу - одеваться. Потом остановилась. Вспомнила.
Мама зашла, увидела на рабочем столе Байрона, мечтательного нюхающего воздух, всего в траве, заплакала, говорит: ну убери же, убери!
Теннисный мячик катали по полу. Весь прокусанный, желтый. Закатился за диван в итоге, пусть там лежит.
Бабушка прибежала в комнату, когда я пылесос включила, говорит: он так воет, мне кажется, что это Барни ноет. И так два раза. Увидела фотографию, говорит: мой маленький. И столько нежности, столько тепла в словах.
На улице салют. Самого не видно, но он отражается в окнах нашего же дома: много маленьких цветных огоньков из соседских окон. Бабушка рассказывает ПС про то, как ее из плена партизаны спасали. Мама курит на балконе.
Я?
Мама зашла, увидела на рабочем столе Байрона, мечтательного нюхающего воздух, всего в траве, заплакала, говорит: ну убери же, убери!
Теннисный мячик катали по полу. Весь прокусанный, желтый. Закатился за диван в итоге, пусть там лежит.
Бабушка прибежала в комнату, когда я пылесос включила, говорит: он так воет, мне кажется, что это Барни ноет. И так два раза. Увидела фотографию, говорит: мой маленький. И столько нежности, столько тепла в словах.
На улице салют. Самого не видно, но он отражается в окнах нашего же дома: много маленьких цветных огоньков из соседских окон. Бабушка рассказывает ПС про то, как ее из плена партизаны спасали. Мама курит на балконе.
Я?