На самом деле есть, чего опасаться. Этакое очень пугающее прозвище, особенно в устах окружающих меня людей. Они тянут букву "о", делают страшные глаза, повторяют несколько раз, все страшнее и страшнее: "Хомячок, хомячок… Хомячок!" А потом бывает по-разному. Иногда мир переворачивается – это я оказываюсь закинутой на плечо, обозреваю окрестности, сучу ногами. Мир прекрасен даже в этой дурацкой позе, да.



А вообще, хомяк, как оказалось, существо до невозможности социальное. Последние две недели пролетели не просто быстро – незаметно практически. В череде встреч, кулинарного бума, разговоров и неожиданных событий. Невыносимом и одном-единственном желании: поспать, хотя бы капельку! Пеку пиццу и профитроли, сегодня – сметанный торт; почти забыла, что обожаю готовить. Вспомнить приятно, порыться в кулинарных книгах - и того шикарней. Вся обсыпана мукой и перемазана сметаной, довольна до безобразия, хочу спать, потому что сегодня пришлось работать, а потом принимать гостей, кормить пиццей. А вообще…



А вообще – уже вторую неделю так – все бестолково до ужаса и приятно до невозможности. Пару четвергов назад я первый раз за долгое время пекла пиццу, кормила ей Кендера и ехала ночью в Люблино, в гости, фотографии посмотреть. На тех же выходных забрасывалась в пещеры, в воскресенье вечером вылезла – вся в синяках, глине и с хорошим настроением. Уставшая и невыспавшаяся, как последняя дворняга. Дала себе обещание встречать Новый год дома. Дала маман обещание встречать НГ дома. В плеере – ДДТ, Кино и Пилот, на работе – запах мандаринов и завал документов, на улице – полнейшее отсутствие снега. В комнате легкая неразбериха и вечный бардак, запах палок-фонялок и свечки на подоконнике. Хочу спать, сплю весь понедельник на работе, сплю в метро, дома поспать толком не удается – пеку рулетики с джемом. Во вторник – на работе дурка, но пошел снег, наконец-то пошел! Вечером встречаю Наташку у метро, гуляю с собакой, мечтаю о том, чтобы выспаться, не высыпаюсь; в плеере все то же и Ария, подпеваю вполголоса, тихо-тихо, чтобы не распознали, не расслышали. В среду звоню Музе, обещаю сидеть дома на выходных. В ответ слышу насмешливое хихиканье и ироничное: "…угу, я верю тебе, Авторочек". В четверг звоню однокласснице, потом другой, потом еще паре родных и близких, но по глупости этой жизни забытых, договариваюсь о встрече на пятницу; провожаю мамину подругу до метро, гуляю с собакой, мечтаю о большом количестве здорового и полноценного сна, понимаю, что утопистка. Не высыпаюсь.

Всю неделю опаздываю на работу, в конце концов, получаю вежливое замечание от начальницы, виновато улыбаюсь, оказываюсь прощена. Обещаю себе не опаздывать. И выспаться. Пишу в блокнот размышления, употребляю выражения: "много дружб и дружбищ" и "ну сколько же можно жопу рвать!" А еще – "а вся заковырка-то в том, что ваша порванная из-за каких-то идеалистических убеждений задница еще ничего в этой жизни не гарантирует".

В пятницу вечером принимаю гостей, воюю с дрожжевым тестом, кормлю самоиспеченной пиццей; болтаем, ржем и рассматриваем фотографии. Мечтаем поехать летом в Плес. Обещаем друг другу, что поедем. Провожаю до метро, гуляю с собакой, прихожу домой в первом часу, может, позже. Мечтаю поспать. Утром в субботу встаю, как обычно, рано. Еду на встречу в BlackStar и Ripley, бродим по библио-глобусу около трех часов, рассматриваем книжки, обсуждаем, говорим-говорим-говорим, я покупаю воспоминания Лили Брик и диск органной музыки, потом мы едим брокколи (BlackStar косится на нас с Ри дико, прелестей брокколи не понимая), пьем чай, снова о чем-то говорим и говорим, разбегаемся, потому что девушки спешат, а я спешу домой – выспаться, но меня отлавливает маман, требует съездить с ней мне за курткой. Потому что одна я ленюсь, я предпочитаю поспать, но… Еду к матушке на занятие, жду, когда кончится, киваю ученикам, пытаюсь не уснуть, читаю книжку, думаю. В метро все-таки засыпаю – но открываю глаза на нужной станции, выхожу. Кто-то наступает мне на штанину, слышится треск материи, так что домой я еду уже в рваных почти до колена штанах, маман посмеивается. Звонит знакомый, предлагает пойти с ним на Новый год в клуб "Кино", говорю, что подумаю, а про себя размышляю: "Как же я хочу спать…" На улице пушистый и не спешащий никуда снег, оседает на распущенных волосах, задувает в порванную штанину, усыпляет. Добираемся до дома, оказывается, что бабушка умотала в театр. Улыбаюсь. Ем и уже почти направляюсь к кровати, как звонок – погуляй со мной, пожалуйста. Взбадриваюсь, иду гулять – он смешной: рассказывает истории молодости, говорит, что если бы нам можно было выбирать души, то он выбрал бы душу своего лучшего друга. И что я обязательно – обязательно! – должна с этим другом познакомиться. Я смеюсь, а про себя думаю, что ни за какие коврижки мира не отказалась бы от собственной души. Около двух ложусь спать. Встаю в воскресенье, понимаю, что не выспалась, жду в гости Музу. Звоню ей, она насмешливо: "Что, в твои пещеры провели телефон?" Вечером встречаемся, ржем, готовлю пиццу. Печем с мамой профитроли. Обсуждаем все вместе какие-то глупости. Смеемся. Дарья уходит поздно, я еще пытаюсь почитать, убраться и помыть голову, черт знает во сколько ложусь спать. Понимаю, что на этой неделе выспаться мне не удалось. Не удивляюсь.

В понедельник прихожу на работу вовремя, но пятнадцать минут жду под дверью опоздавшую начальницу. Весь день с ней валяем дурака вдвоем в офисе, обсуждаем кулинарию, туризм, как цивильный, так и экстремальный, пьем чай и мечтаем о каникулах. В понедельник вечером неожиданно приезжают Кендер с Джонни, исключительно, чтобы забрать спальник Василича, его же штаны от шторма и кендерячью флиску. Я намекаю, что у меня вообще-то еще стойки от палатки, бензопила, страховка, карабины, каны и много, слишком много немоей снаряги… Меня обрывают на полуслове, кивают головой на трансы, говорят:

- Хомяк, ну ты же видишь, мы в Сьяны на заброску, мы к тебе только за спальником заехали, мы вылезем в среду и все заберем. В этом году, правда. Ты же нас покормишь, да? Мы очень, ну очень голодные!

- Проходите, - говорю. – Но у меня есть нечего!

- У тебя нечего есть? Не смеши. Знакомьтесь: Хомяк – это Джонни, врач команды. Джонни – это Хомяк, секретарь и писарь команды.

- Я не писарь, я летописец!

- Писарь, писарь… Не спорь с капитаном. Пошли лучше, я есть хочу.

Отдаю имущество, думаю, что вырубаюсь, как спать хочу. Сижу на стуле, ем за компанию, делюсь любимой колбасой, вдруг слышу: "Хомяк, а поехали с нами в Сьяны!"

Я говорю – нет. Я говорю – мне завтра на работу. Я говорю – вы что, сдурели? Делать мне больше нечего, как забрасываться в пещеры на ночь, без фонарика, когда завтра на работу к десяти. Да ни за что, говорю я. Ни за какие коврижки! Вот. Твержу я.

Утро рабочего дня вторника застает меня где-то далеко от Москвы, на берегу реки Пахры, на остановке автобуса, которого нет и в помине. Семь утра, падет тихий снег, холодно и темно, но волшебно; я в глине, я бодра, хотя ночь не спала, я прокручиваю в голове кусочки миллиона ночных подземных разговоров, улыбаюсь и стопом, на перекладных добираюсь до метро Домодедовская. В вагоне толкаю народ трансом, понимаю, что вырубаюсь, мечтаю о том, чтобы выспаться. Дома завтракаю с маман и уезжаю на работу. На работе весь день пью крепкий кофе, но умудряюсь уснуть, начальница раздраженно отпускает меня на час раньше, говорит: "Ира, иди домой и выспись уже, наконец!" Я еду домой, но там сразу спать лечь не удается: сижу с домашними на кухне, говорю, что отмечаю НГ дома, обсуждаю что-то ужасно важное. Смеюсь. К полуночи ползу спать.

Утром среды понимаю, что проспала. Приезжаю на работу, говорю: "Марина, мой организм на вашу команду "Спать!" отреагировал явно неадекватно…" Начальница ржет, говорит: "Ну что с тебя возьмешь?" Не орет. Я весь день зеваю, пью дрянной кофе и мечтаю о сне. После работы встречаюсь с Аэрдин, совсем немного болтаем; не успевая наговориться, расстаемся. Я еду на встречу с сестрой и ее подругой, они меня кормят в Ростиксе курятиной, я ем, они ворчат, что столько, сколько я, есть может только здоровый мужик. Я удивляюсь: ну неужели я не похожа на здорового мужика?! Дома убеждаю своих в необходимости ставить елку, мы ее ставим. В этот раз на кухне, а потому до двух двигаем стол, ищем игрушки, шьем игрушки из кусочков и лоскутков, я, дохлая, устало бреду спать, слушаю Баха, понимаю, что три утра. Мечтаю выспаться. Сплю.

Утро четверга на работе радует вечной дуркой, сонно засовываю стаканчики в куллер, воюю с ксероксом, бормочу в телефон: "Доброе утро…" Хочу спать. К концу дня просыпаюсь и понимаю, что мне нужно – обязательно нужно! – в Большой Детский мир, еду. Покупаю палки-фонялки и маме елочную игрушку, грустного арлекина. Добравшись до дома, собираюсь рухнуть спать, но не получается: весь вечер что-то коварно замышляем с сестрой. До часа пьем на кухне чай, бабушка заходит, делает страшные глаза, говорит – какой кошмар! Говорит – ну сколько можно пить чая! Говорит – ну разве на ночь столько едят? Просит – налейте уж и мне чашечку, совратители. Я обещаю отмечать НГ дома. Я слушаю органные токкаты Баха. Я слушаю Кармен. Я слушаю Наше радио. Я. Хочу. Спать!

В пятницу с утра я просыпаюсь под звонок начальницы с просьбой купить мандаринов в офис, привычно отмечаю, что не выспалась, непривычно то, что першит горло. Еду на работу, весь день бегаю по туроператорам, меня всюду спаивают, потом меня пытаются напоить мои начальницы, обе – у них не выходит, они удивляются. Скармливают мне коробку конфет, желают в Новом году поступить, куда хочу и съехать из моей дурки, желательно с молодым человеком. Тихонько ржу, спрятавшись от них за монитор. Просят меня отмечать НГ дома. Желают удач. Прощаемся. На улице идет снег. На Арбате вечный праздник и мыльные пузыри устремляются в небо. Я еду домой на троллейбусе, потому что понимаю, что не могу в метро, я сплю в троллейбусе, но на Сухаревской просыпаюсь, подрываюсь, выхожу. Я оказываюсь дома, ем и мечтаю, что сейчас лягу спать, но звонит телефон, и я иду гулять с собакой, а еще со знакомым. Он вручает мне пакет, говорит – подарок, там мандарины. Он пытается кормить меня витаминчиками, он говорит: "Я очарован!" Падает снег, я без шапки, а с лохматущими кудряшками, я играю с собакой, он что-то там твердит про подвиги и рыцарей, мне неинтересно, меня это, скорее даже, раздражает. Я треплю Собакина за уши, я говорю – мы пошли домой, я говорю – не надо меня провожать. Он пытается встать на колени, но мы с Байроном пропадаем в темноте аллеи. Я хочу спать. Я прихожу домой, обнаруживаю гостей, проверяю их на ловкость, швыряясь лимонами, смеемся. Варю глинтвейн, умудряюсь порезаться, пока режу лимон, ищу корицу. Звонит Наташа и сообщает, что зайдет. Заходит, получает стакан глинтвейна, радуется, что вовремя зашла, гости пытаются утянуть сестру на НГ куда-то к себе. Я возмущаюсь, что неужели я дома буду отмечать одна?! Звонит телефон – беру трубку. Там друг, сообщает, что накурился и хочет поговорить по душам, а потому выбрал для этой цели хомяка. Говорит, что завтра приедет ко мне есть пиццу. Мы разговариваем. Час. Полтора. Он – укурен. Я – немножко пьяна и бессознательно устала. На кухне о чем-то спорят. Часть гостей уходит. Мы разговариваем по телефону. Два часа. Два с половиной. Он все также – накурен. Я жую яблоки из глинтвейна. Уходит Наташка. Я заканчиваю говорить по телефону. Я понимаю, что хочу спать. Я подхожу к маман, утыкаюсь лбом в плечо и говорю, что буду отмечать НГ дома. Она треплет меня за кудряшки и говорит: почему я тебе не верю? Я сонно улыбаюсь и говорю – не знаю. В два уползаю спать, мечтая, что высплюсь – потому что завтра суббота, потому что – завтра тридцатое, потому что – послезавтра НГ.

Утром меня будит звонок начальницы, за которым следует просьба срочно приехать на работу. Я обнаруживаю, что у меня температура. Я обнаруживаю, что у меня заложен нос и болит горло. Я понимаю, что капитально заболела. Еду на работу, забираю документы, отвожу документы, слышу: "Все, Ирунчик, теперь до 9-го. Лечись. И сиди в Новый год дома, очень тебя прошу!" Я говорю: конечно, я же так и собиралась!

Не успеваю выйти из офиса, как звонит Василич и сообщает, что сейчас я еду на Новокузнецкую, а потом мы едем ко мне есть пиццу.

Я говорю – что за глупости ты удумал?!

Я еду на Новокузнецкую.

Мы встречаемся, он спрашивает – ну я же тебя вчера не очень достал? Я говорю – а я? Вздыхаем облегченно. Едем домой, покупаем по дороге вино для глинтвейна, я пытаюсь не уснуть в метро, да мне и не дают. Дома пеку пиццу, варим в четыре руки глинтвейн:

- Убери руки, ты мне мешаешь!

- Ты думаешь, что я не умею?!

- Да я в этом уверена!

- Хомячок…

- Не надо хомячков…

Едим, едим, едим. Пьем готовый и получившийся глинтвейн. Говорим. Звоним куче знакомых, чтобы узнать один только номер телефона. Никто не знает. Я думаю: как хорошо, что НГ я дома отмечаю. Я чувствую, что моя температура выше нормы. Чихаю. Он говорит:

- Хомя-я-як… Поехали на НГ к Лёне.

Я думаю только одно: "Упс". И начинаю отказываться. Я хочу спать.

- Хомя-я-я-к! Поехали на НГ в пещеры.

Я думаю, что это совсем большой упс и говорю: что ты, что ты! Я дома НГ отмечаю. Он говорит – хомя-я-як?

И я понимаю, что я не знаю, где я отмечаю Новый год.

Я провожаю его до метро, получаю порцию чмоков в лоб от старшего брата. Смеюсь. Прихожу, устало падаю за стол, пью чай и начинаю печь сметанный торт. Чихаю. Чихаю. Чихаю. Развожу редкостный бардак, убираю кухню, пеку коржи, взбиваю крем, долблю орехи. Вся в крошках. Я, наконец, заканчиваю, подметаю и думаю: мне надо поспать. Я иду к себе и разбираю шкаф, я запускаю машину стирки, я не сплю, а жду, когда она закончит, чтобы повесить белье. Я пишу этот пост и жду. Пью чай, чихаю, мой заложенный нос не чувствует палку-фонялку, а она новая, ароматная. Внезапно на руки и клавиатуру капает что-то теплое, и я не сразу понимаю, что это кровь из носа. Я медленно беру салфетку, прикладываю к носу, нажимаю кнопку "отправить" и иду вешать белье.



P.S.:

Я не знаю, что буду делать в ближайшие дни и как у меня будет с сетью, а потому всех с Наступающим Новым Годом. Не будьте свиньями, даже вопреки тому, что это зверек года. Всех люблю, правда. Хороших праздников.