И они раздумали быть жуликами, а купили себе коней, научили их дышать на задние стёкла автобусов и тоже стали рисовать весёлые рожицы.
Байрон совсем лапы приволакивает. Боже мой, ну почему же, почему же, почему же собаки не живут вечно? Какая же это невероятная жестокость - видеть, как он становится слабее, как залезает на кресло, еще не с трудом, но уже напряженнее, чем раньше, это заметно; как бежит, весело и привычно, а потом вдруг, ни с того, ни с сего, заваливается на бок... А в воскресенье упал в речку, не взял барьер; и я все виню себя, что гоняю его неоправданно, по глупой и идиотской привычке, глупая, невнимательная, жестокая. Дура. Я его так люблю, я никого так не люблю, правда, а он стареет на глазах и это ужасно, и слов нет, и я ненавижу этот мир и его дурацкие порядки. Собаки должны вечно, ну что же в этом непонятного, что?! Вечность - это совсем немного, это всего лишь много-много жизней, и никаких скрипов когтей по асфальту и седых усов, и грутсных глаз, обращенных на меня. Ну почему, почему, я хочу знать!
Подарите мне вечность и молодость, не для себя, Байрону моему, собакину, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Пожалуйста...
--
Звенигород здесь.
Устно-письменные впечатления потом, не хочу сегодня. Ничего не хочу.

Подарите мне вечность и молодость, не для себя, Байрону моему, собакину, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Пожалуйста...
--
Звенигород здесь.
Устно-письменные впечатления потом, не хочу сегодня. Ничего не хочу.
