Сонно, умиротворенно, теплый ветер идеально гармонирует с натсроением. Не спать до четырех, опаздать на работу, получить выговор, улыбнуться виновато, просидеть на полчаса дольше в наказание. Весь предыдущий вечер нести глупости - приходит осознание, что глупость - это самый мой, самый хомячий жанр - ржать дурным голосом и кушать, кушать, кушать. Сидя на мраморном ограждении, на Октябрьской пытаться воровать у Кай лапшу из коробочки пластмассовой вилкой. Ох, уж этот сомнительный китайский фастфуд.
А воскресенье мечтать Наташке о разных разностях, слушать восторги про Алтай и обещать приехать к ней, когда-нибудь, на дачу, потому что понимаешь, Ирадка, ты ну должна, должна там побывать - леса, конюшня, Можайское море. Море? Да-да! Я тебя за шкирку и утащу, хватит уже: походы были, все были - можно и мне время уделить! Да пожалуйста. Я же всегда рада, меня надо за шкирку и волочь.
А о выходных мечтать: Сьяны? Или в леса? Или на дачу и отсыпаться?
Перечитываю Трех мушкетеров. И читаю роман про порнографию. Купилась на одного из авторов - Линор Горалик. Ощущения еще недосформирвоаны.
Спать хочу, мечтаю, никак не получается - прекрасные Сноубол и Кай, всю ночь пить чай, слушать друг друга и искать на глобусе Гонконг. Ну потеряли!
Получить от мамы смску: "я на обложке!" Порадоваться.
Жизнь прекрасна!
Время кончилось...

Мне так хорошо, что даже страшно: перемены настроения в последнее время становятся слишком уж дикими, но нет, все в порядке, очередная переоценка ценностей, меньше думай, хомяк, да как же не думать-то? Мурррчаво мне. И, правда, что ли рвануть на Волгу?

Планов громадье. Среди них есть мысль посидеть в маленькой венской кофейне на чистых прудах, выпить кофе и умять яблочный штрудель. Или творожный. Все это - за книжкой. И даже не обязательно в одиночестве. (Желающих присоедниться жду трепетно и всегда) Кстати, насчет одиночества - самой забавно, но уже пару дней шифруюсь и к телефону подхожу с опаской: прячуь от подруги брата, ибо она хочет меня видеть, чтобы погулять, но все дело в том, что братец попросил меня с ней встретится, чтобы я поговорила с ней о нем, и не стоит ли им из дружеских отношений перейти в романтические, а еще поговорить с ее парнем, чтобы он понял, что... Аааа! Я прячусь от этого детского сада, говорю, что не сводница и не сваха. И неосознанно напеваю Хануму.

Нашла чудную компанию, собираюсь примазаться к ним и рвануть в лес. Уточняю: а куда вы пойдете? А куда пальцем ткнем, туда и пойдем. То, что надо моей неумной натуре. Да и люблю сбежать от окружающих иногда. Это как будто нырнуть в параллельный мир: я обожаю своих, друзей, родных и просто знакомых, но оказаться среди людей, которые не будут вопить при моем появлении: "Наш хомячок!!!", не тискают меня при первой возможности и не планируют топить в реке при погожей погоде, всегда увлекательно. Дело в том, что я уже так уютно обустроилась в своем мирке чудных людей и невероятных открытий, что обнаруживать несоответствия моего мира и внешних событий бывает не особенно весело. И, кстати.

Свои все-таки чудные люди. Гордятся, когда кто-то из новых знакомых удивленно заявляет, что с первого взгляда не скажешь, что хомяк такая язва. (Ага, как будто сами воспитали). Уж они-то знают, что когда я начинаю язвить, единственный способ меня заткнуть - это лишить равновесия. А гости всегда удивляется, почему большую часть времени хомяк у кого-то на плече висит и, уже не вырываясь, комментирует окружающую действительность.

Я не язва, жизнь заставила. И чувство юмора у меня хорошее, вернее - сомнительное, но некоторым нравится. Не, ну всем...



Кстати! Я редкостный ворчун, да. И зануда. И вообще: у меня много, много недостатков. Один из них - самолюбование. Я к тому, что обнаружила ночью на домашнем компьютере папочку с натворениями, в том числе недописанными, брошенными или законченными, но почему-то невыложенными. Боги, сколько там! Читала полночи, думала, что теперь уже поздно, а вот раньше стоило выложить. Забавно. Особенно возрадовалась, найдя стеб: "Ночь. Интернет. Канон. Герои."



А вообще, я подумаю об одном забавном мероприятии и не менее увлекательной мистификации... Тссс! Самое главное - это уметь получать удовольствие.

От всегоооо!



Все, побежала. Я опять на почте, ага. Когда же дома появится тырнет? Я соскучилась по возможности писать всякие глупости.

На Арбате дождь, в подвале тырнет-кафе, где сижу я тепло, сухо и шумновато; в голове - неразбериха, глаз подбит, хочу людей... Буду поить чаем, кормить вареньем и мучить разговорами. читать дальшеПриезжайте в гости что ли, а? Ждууу! Не только вареньем кормить могу, у меня много всего в холодильнике припрятано. Ага!



О себе писать не буду, как обычно - не успеваю. Вот лучше коротенькая история.



Есть у меня два знакомых... Трудно сказать, реальных ли, нет ли. Вполне вероятно, что это даже не я их придумываю, а они меня. Кто знает? Матрица рядом, и красно-синие пилюли прячутся в упаковке антигриппина. Иногда Они - эти знакомые - заявляют о себе. Редко, по-свински редко. Но вот недавно им захотелось показаться. Разве можно мешать?



А мнение узнать мне бы хотелось, уж не обессудьте.







Конечно, тебе будет не хватать меня: не столько даже душевных черт, сколько вредных привычек. Они ведь неплохо разнообразили нашу жизнь, не так ли?

На твое месте я бы не знала, как жить дальше: привычка страшная сила. Помнишь, как у нашего всего, Пушкина? Привычка свыше нам дана, замена счастию она. Ну, или что-то в этом роде; стопроцентная память никогда не была моей сильной стороной. Кстати, к этому тебе тоже придется привыкнуть – вряд ли кто-то с той же самоотдачей, как делала это я, будет будить тебя на работу утром в субботу. Почему-то мне все не удавалось запомнить, что по субботам ты больше не работаешь. Теперь уже не важно.

На самом деле я, понимаешь ли, всегда знала, что рано или поздно так получится. Жизнь, она, в сущности, невеселая штука. А надежда – глупое чувство, как утверждал еще старый кеттарийский шериф. Когда-нибудь ты это поймешь. Честное слово, мне совсем немного жаль, что я этого уже не увижу. Так, самую капельку. Может, именно это и привносит оттенок горечи в наше расставание, не знаю.

Конечно, тебе будет не хватать меня: привычки складывать дурацкие полосатые носки под подушкой (на случай, если замерзну), вместе с яблоком, которым так сладко похрустеть посреди ночи, если не спится. Да, я знаю, что ты не переносишь моё чавканье. И привычку спать в носках тоже никогда не понимал. И еще много, много чего! Любовь чистить зубы по десять минут, например: мне почему-то так и не удалось объяснить тебе, что это удивительно приятно – возить щеткой по зубам. Незадача, конечно, что у нас одна ванная, но поговорки про плюсы жизни ранних пташек ты должен знать с детства.

Разумеется, это не легко; отчасти я даже понимаю тебя. Впрочем, ты не должен на меня обижаться. Чья вина, что вера в судьбу никогда не была одной из сильных сторон твоего характера? Собственные желания – материя неустойчивая, штука непостоянная, ну а в нашем случае еще и недейственная. Плюс одна монетка в копилку окружающей действительности, и весь фокус.

Конечно, тебе будет неуютно без меня: без песенок дурным голосом под твоим окном (помнишь, с каким ужасом ты смотрел на эту "серенаду"? Мне нравилось ломать стереотипы, ага. Хотя, будет справедливо заметить: феминизм никогда не привлекал мою беспокойную натуру). Без кулинарных экспериментов – жаль, что микроволновка сломалась после моего второго появления на твоей кухне. Я же маленькое лохматое чудовище, ты помнишь? От слова "чудо", конечно.

На твоем месте, я бы проплакала неделю, а потом постриглась и ушла в монастырь или в секту, чтобы посвятить жизнь-без-тебя служению и вере хоть в кого-то.

Но ты же не я.

Конечно, тебе будет не доставать меня, но когда-нибудь ты привыкнешь. Вспомнишь Пушкина и шерифа из Кеттари, поймешь, что уж они-то были правы. Снимешь со стен сделанные мной фотографии, с кривыми морями; те самые, которые ты так судорожно развешивал по стенам в первые дни жизни-без-меня. Оставишь одну, самую неудачную, которую, конечно, будешь считать вершиной моего таланта. Забавно, что этот наш спор будет продолжаться. Впрочем, потом пропадет и эта фотография: потеряется во время одного из твоих многочисленных переездов. Ты не заметишь. И это правильно.

А однажды ты выйдешь на улицу, улыбнешься солнцу, расправишь плечи и поймешь, что перестал искать меня взглядом в толпе.

Именно тогда я вернусь. Правда, ты не узнаешь меня – это и не мудрено; время изменяет нас и, раз уйдя, уже никогда не вернуться прежними. Любопытная аксиома, не так ли? Меня не минует эта участь, потому что я при всей своей своенравности, по секрету, очень законопослушное существо.

Впрочем, из всех людей ты выделишь именно меня, с удивлением прислушаешься к затрепетавшему сердцу… и теперь мы уже не расстанемся.

А пока привыкай, ведь сначала тебе будет так не хватать меня.

Лето накрывает с головой, лето удушает, лето ярким солнцем сводит с ума и пытается отобрать последние весенние крохи, последние деньки-денечки, но я упорно отбиваюсь, хожу в большой белой, вязаной крючком шляпе, самоподарком на свой собственный день рождения. Шляпа мне идет невероятно, на Тома Соера я не похожа ни капельки, а потому улыбаюсь витринам, стараюсь не поднимать глаза на палящее солнце и придерживаю шляпу рукой, потому что ее так и норовит сбить ветер, и она сползает с моей пышной гривы.

Искренняя вера в то, что все в моей жизни наладится таки привела к чему-то стоящему, и все действительно налаживается, любая переоценка ценностей вызывает какие-то душевные переломы и вызывает желание побыть одной, чтобы подумать одной, чтобы отдохнуть от палящего солнца и подышать звездным воздухом. Но я же хомяк, а хомяку уже давно не удается подышать в одиночестве, подумать и помолчать, а потому я вечно кого-то жду, куда-то спешу, кого-то встречаю, кормлю, пою кофе, наливаю коньяку, лечу душевные раны своей жизнерадостностью, утешаю или подрабатываю свахой на полставки, укладываю спать и предлагаю помыться, потому что в некоторых районах Москвы горячую воду уже отключили. Пеку печенье, обжигаюсь о духовку, недели полторы уже хожу с подвернутой лодыжкой, а одуванчик, зараза, обрасти успел.

В волосах до сих пор сосновые иголки, и запах сосновой смолы до сих пор ощущается в ветре, но это только кажется - из леса я вернулась вчера ночью, доползла домой, счастливая и довольная; написала отчет на работе, забыла дискету, а потому выложу чуть позже; мои ноги - это позор для девушки, это кровавое месиво синяков и царапин, вода в Нерской все еще холодная, но мне на это несколько по фигу, Кайар поет все также великолепно, а когда мне в руки попадает мачета, я ухожу в лес за лапником, и меня долго ищут по прорубленной просеке, орут: "Хомяк!", вопят: "ХомячоГ!", злятся: "Твою мать, хомяк!" Я не слышу, потому что черт знает где брожу с мачетой, валяюсь на полянках, фотографирую ландыши и сосновые шишки, плету дурацкие венки, которые при подбрасывании в воздух убиваются мачетой, радуюсь жизни и сочиняю мемуары. Думать о ценностях не хочется совершенно, а потому я и не думаю. Дышу смолянистым воздухом, кожей ощущаю жару невероятную, по возвращении кашеварю и рассказываю истории про дохлых поросят. А ночью... Ночью я лежу на дороге, смотрю на половинку луны и мои - наконец-то мои! - звезды, не думаю ни о чем, жду, пока цифра - родная и любимая - сделает кадр на длинной выдержке, поправляю штатив и дышу. Наши, проходя мимо, меня не замечают, потом обнаруживают, дают дружеские подзатыльники и уводят с собой, за руку, под локоток или за ногу волоком. Я снова возвращаюсь в круг света от костра, кашеварю, размахиваю поварешкой и хохочу ту часть времени, что не несу всякие глупости и трогательные истории про ресторанное детство и сломанные носы. А сама незаметно подмигиваю моим звездам. Уж мы с ними понимаем друг друга.



От меня закрывают дневники, от меня отписываются, иногда даже ко мне приходят новые читатели - и это особенно приятно, жизнь кипит, движется, а я все также не могу найти времени на мастера для несчастного компа, я не могу даже найти мастера, если уж на то пошло, но мне так хорошо живется дома без техники, что я и не спешу особенно.

Живу потихонечку.

Пришла радостная, сижу пять минут спустя - расстроенная. Чудная, легкомысленная и хомячья сказка-история, почти пара дней школьных майских будней в клеточку от теней, отбрасываемых белыми занавесками, безобразие про сыр, ворону, арбуз и крокодила не желает открываться с битой дискеты, а потому не получится кинуть веселую нотку в мой гибнущий вместе с отсутствием тырнета и компа дома дайри. Но я выложу, обязательно и всенепременно, просто попозже.



А если без истории, то писать не то, чтобы не хочется, просто как-то странно после такого перерыва, когда сказать хочется миллион всего, половина этого миллиона записано на битой дискете, а дискета в связи с тем, что битая открываться не хочет...



История способна отвлечь. История способна внушить, что у меня все в порядке.

У меня и вправду все в порядке, окромя самочувствия. Но, поскольку писать о трех днях полубреда, трех днях снотворного, диких снов, кошмаров и прочих глупостей, трех днях невероятной слабости - я и сейчас еще ощущаю отголоски - идиотских трех днях какой-то непонятной вирусной инфекции, писать о трех этих днях подробно не имеет никакого смысла, да и времени нет... Ну, открылось непонятно отчего носовое кровотечение, ну оросила я все, что могла крррровищей; все прошло уже, за выходные поправлюсь. Тем более, что домашние меня решили оставить вдвоем с собакой на два дня. Будем есть корм (Байрон), еду (я) гулять, читать и пытаться перестать выглядеть, как задохлики. Во всяком случае - я.

А я действительно выгляжу задохликом. Похудела, побледнела, ем мало, чай пью ведрами... И самое главное.

Пам-парам.

Общественность меня не поймет, но я постриглась. И теперь меня, как и год назад, венчает копна кудряшек, кудряшков, пакли, рыжеватой в свете солнца. Лохмачу пока что без устали, но это с непривычки исключительно. Мне нравится. Вот уже успела К. сообщить, только что буквально, раз уж в асю вылезла, сижу, хихикаю теперь. Он там говорит, что за голову хватается и посмотреть хочет. Пам-парам. Завсегда рады.



Можно улыбчивыми фразами написать, что у меня все по-прежнему, подразумевая, что все по-прежнему весело. Так и есть на самом деле. Несколько устала я от этого вечного сломанного компьютера, от болезни, от невозможности изложить мысли - и нехватки времени на то, но у меня дома стопка нечитанных книг (а ко мне снова вернулось желание читать фентези), вечно не желающее ловить волну Наше радио, два дня тишины и одиночества и - кто знает? - может это то, о чем я так искренне мечтала столько времени.



Еще появлюсь. А всех - как обычно))



Лю-юди! Ну вы хотя бы, когда отписываетесь, говорите, хто ушел! Интересно же, черт побери.

У меня осталось пять минут с копейками, а хочется сказать так много всего, что молчать просто нет сил...

Вот вам миллион признаний.



Вал, я соскучилась просто невероятно, недавно размышляла и поймала себя, что вспоминаю тона и полутона твоего голоса, как ты читаешь стихи, и как мы жарим пупочки, делаем не особенно вкусное пюре, а еще ржем и едим рулетики с маком.



Верба, я еще раз поняла, что безумно хочу тебя увидеть. Поговорить, наболтать кучу глупостей и побродить сотне переулочков, которые я так хорошо изучила за последние дни.



Динь, мечтаю о чашке (а вернее минимум трех чашках) чая в тот бакалейном магазинчике на Новослободской. Вручить тебе презентик и посетовать на маленькие и дурацие несрастухи. А еще похвасться закосами под приличную девушку: линзами, каблуками и прочими безобразиями.



Далия, очень хочу прислать тебе жизнеописания - если починю комп и не сотрется текст, то все будет...



Боги, время-время... Ничего не успеваю, всех люблю.

Радуйтесь жизни, я вас умоляю. И улыбайтесь.

Практически – вести с полей.

Часть, так сказать, первая и – да-да, бойтесь и ужасайтесь, – далеко не последняя.



Если вы думали, что мое долгое отсутствие является некой прелюдией к окончательному забрасыванию дневника, то вынуждена разочаровать почтенную публику – не дождетесь. Избавиться от меня не удастся. Надеяться на то, что пестрое мое безобразие, полное восклицаний, мечтаний, надежд, осознания прописных истин, корявых и слишком длинных предложений, идиоматического оптимизма и любви к жизни; безобразие мое, любимое, хранимое и лелеемое, родное, нелепое и личное до дрожи в коленках; безобразие мое, мое безобразие именуемое дневником, прелюдией, почти мемуарами… Надеяться на то, что когда-нибудь кончится оно – бесполезно.

Но перерыв, увы, явно намечается, ибо у меня дома все-таки сломался верный боевой товарищ и друг по бессонным, полным одиночества и остывшего чая ночам – компьютер. Скотина, что еще можно сказать. Что с ним – я не имею ни малейшего понятия, ибо образ жизни на данный момент не способствует тщательному разбору ситуации, я все так же со Штольцем внутри (но в душе, а не в печенках, а это много значит, как вы понимаете).

Впрочем, склоняюсь к мысли, что виной всему факт наведения мной в кои-то веки идеального порядка. Даже не так, скорее – Идеального порядка на закрепленном за мной пространстве. Одним словом – уборка личной территории. Ну, тут все понятно – сдвиг тектонических плит, слоев земной коры и вообще: страшное дело – я и порядок. Да к тому же в одном предложении и без частицы "не". Поэтому компьютер и сгинул, не выдержал чистоты, порядка и восхищающего хомячьего героизма.



Нескончаемый подвиг этот длился три дня и закончился поздно вечером воскресенья слезным выбрасыванием лекций по молочному делу за первый курс, испещренными иллюстрациями к Винни-Пуху собственного производства. Золотые времена. Я тогда еще писала перьевой ручкой паркер с фиолетовыми чернилами (надеялась, что получится из меня бухгалтер когда-нибудь), и, подсознательно, подражая, видимо, нашему всему, дорогому Александру Сергеевичу (а может, и просто так), рисовала на полях профили любимого медвежонка и не менее любимых Очень Злых Пчел. А что касается выбрасывания этого раритета… хм, это домашние подумали, что я утилизирую старые конспекты, на самом деле лекции были перевязаны серебристой тесемочкой (тоже приготовленной для помойки) и упрятаны в закрома родины. Пригодится. А что можно взять с барахольщика? Пушкин – это наше все, как известно.

Провела ревизию своих книжек, личных, любимых, купленных за времена сознательной жизни, собственных полок над личным столом, проживания именно в этой квартире и увлечения фантастикой, детективами и историей. Выявила тенденцию того, что читала на протяжении последних пяти-шести лет. Пересчитала все. Прикинула, что полки скоро обвалятся. Обнаружила несколько когда-то исчезнувших книг, несколько (к своему стыду) чужих. Среди них Фауст одного милейшего и обожаемого мной нежно и трепетно (да-да, тоже до дрожи в тех же коленках) К.

Если разбирать всю нашу путаную генеалогию, то К. не кто иной, как младший внук моего любимого и единственного, правда, негенетического (впрочем, разве это важно?) дедушки (второго бабушкиного мужа, с которым они поженились уже пенсионерами будучи) от первой жены. Фуф. Фауст живет у меня уже года четыре, с нашей последней с К. встречи. Надо бы позвонить. Хороший он.



Вообще, есть на свете люди, одна мысль о которых вызывают улыбку, нестираемую с лица никакими средствами; желание смеяться, лохматить кудряшки, молчать рядышком и нести чепуху. Есть плюшки, пить чай ведрами, не спать ночами. Сердце бьется, как мотылек крылышками об абажур (знаете, такой старый бабушкин абажур – на длинной ноге и обтянутый выцветшей тканью с кружевами и когда-то ярким рисунком), внутри щекотно, как будто распускается желтый и пушистый одуванчик. По улице хочется бежать вприпрыжку, подпевать плееру гнусавеньким голосом (лучше всего что-нибудь из фильмов детства, скажем: "А-а, в Африке горы вот такой вышины!") и жизни радоваться больше обычного.

Куда уж больше? А, впрочем, предела нет.

Я думаю, счастье в том, что жизнь моя полна таких людей. Редких, невероятных, прекрасных. Они пропадают на недели, месяцы и годы. Потом, внезапно, неясно почему (а на самом деле секрет прост: это внутри, где-то между душой и аппендиксом, маячок специальный, этакий тревожный маячок не-одиночества зажжет огонек, который не увидишь, но почувствуешь тепло) объявляются. Звонят на работу и среди ночи, пишут смски и письма, а иногда – сама нахожу и ворчу, что пропали; они молчат, кашляют, потому что заболели и совсем нет выходных, зовут в гости, просят встретить ночью у метро. Они чудесны, незабываемы. Мгновения с ними – редки, но тем и ценны. Люблю их.



Вчера возвращалась ночью пешком домой, идти долго, от трамвая, капал дождь, стекал по щекам и улыбке, смывал остатки дневной туши с глаз, заставлял смеяться в голос – ночью, в одиночестве, топая по лужам и вдыхая полной, счастливой грудью. Мысли неслись вприпрыжку, думалось, что завтра на работу, что надо с собакой погулять, что я не ела еще с утра, что Дж. – чу-у-у-удо! И что я в новых кроссовках, и что прав был Гришковец, говоря, что счастье – это мелочь порой, что это новые кроссовки, ради которых не нужно пытаться закончить четверть на пятерки, а которые ты можешь купить сама, и без всяких пятерок.

Одуванчик внутри желтый и жизнерадостный.



~*~



Интересно, а, правда, складывается впечатление, что моя жизнь - это исключительно плотный график увеселительных мероприятий? А я-то, глЮпый зверь, страдаю, что учусь, работаю, хожу на курсы, опять учусь и вообще: ни на что времени не хватает, даже с учетом сломанного компьютера. Пф. Чудеса.



Сижу в интернет-кафе на Третьяковке, кстати. Шумно, но живенько. Люблю его. Скоро продолжу жизнеописания своего легкомысленного (как, видимо, ощущается со стороны) времяпрепровождения.

читать дальшеСуббота. Полдник. Книги. Кухня.

И солнце прячется за тучей,

Выглядывает сквозь просветы...

В Рифму пишу, какая гадость.



Суббота, вторая половина дня: большая часть запланированных Очень Важных Дел уже сделана; оставшие приятные мелочи, глупости и удовольствия ждут своей очереди. В этой же очереди одним из самых назревших пунктов печально ждет своей очереди разборка книжных полок; мои книги валятся с полок, со стола, подоконника, они лежат под столом неровными стопками, печально взирают на меня пестрыми корешками и звывают к совести. Совесть проснулась и ждет, когда высохнет лак на ногтях, чтобы отдаться уборке.

Когда мы перезжали больше восьми лет назад, то книжные полки, вопреки маминым стенаниям, временно были папенькой оставлены у бабушки. Вместе с русской и зарубежной классикой, собраниями сочинений, вместе с огромным количеством детских книг во множестве изданий (я больше всего грущу именно по ним). Сколько лет прошло, все не нашлось у нас места для нормальных стеллажей; впрочем, сейчас папенька переехал, и мы с маман замыслили коварный план по уплотнению пространства с целью поиска места для полок. Хороших, качественных, деревянных, с пола до потолка. Чудо.

А так, книги живут у нас повсюду - можно не иметь адекватного книжного шкафа, это не отучит от любви к чтению и этакому книжному же барахольству. Иногда доходит до безобразия: я терпеть не могу выбрасывать старые учебники, руководствуясь принципом: "Пригодится!" сразу анекдот вспоминается). Так вот,к примеру, - словари живут в родительской комнате, но вечно - вечно! Просто таки на регулярной основе - они перебираются на кухню. Огромный темно-зеленый четырехтомник, чудо из чудес и почти что моя книга жизни. С детства приученная - "Вопрос? Посмотри в словаре!" У нас дома практически не принято отвечать на вопросы, что значит какое-то слово. Пошлют. За словарем. Словарь принесется на кухню - центр мироздания нашей квартиры (при любом количестве народа - от двух до ...дцати) - откроется и начнется "игра": "А вы знаете, что это такое?".

А на кухне вечный чай, плюшки, пироги, конфеты, мармеладки, шарлотка, с антоновкой и посыпанная сахарной пудрой, на кухне - бардак, стопка кулинарных журналов, журналов "Садовников" и "Ручная работа"; на видном месте валяется "Ручная работа" с маминым мастер-классом по плетению; на кухне же - две керамические вороны с плюшевыми попами из моей коллекции, стена завешана фоторафиями, плетениями, картинами с рыбами, на подокиннике - цветы в ряд, прошлогодняя тыква, ярко-рыжая, твердая; на ней я сушу контейнеры для линз. Еще на кухонном подоконнике кувшин с компотом из сухофруктов - тоже вечным, меняется только цвет и количество жидкости внутри. Еще, в углу у нас полка с корзиной, самосплетенной, разумеется, якобы для журналов (они там никогда не хранятся, свалены неровной покосившейся стопкой на уголке, под полкой на диванчике); там стоит дерево из шишек, сделанное мамой к новому году, связка лозы, рогоз. На столе стоит деревянная игрушка с двумя дятлами, которая забавной примитивностью своего механизма зомбирует всех гостей и домашних: от папеньки до маминых, порой заглядывающих в гости учеников. Сахарница с любимыми бабушкой бетоничками.

Холодильник, в рекламе не нуждающийся. На нашей кухне хорошо принимать гостей, зомбировать их дятлами, мучить словарями, кормить пирогами, показывать полунинского волка и красную шапочку и рассказывать истории про то, как маман в свое время ловила бандитов.

Суббота, вторая половина дня. Живем))

На улице весна, солнце, запах краски и люди в солнечных очках, а у меня очередная переоценка ценностей, душевная неразбериха, желание жить и история ордена тамплиеров в три часа ночи. Все думаю, что для меня, как оказалось, цель является одним из определяющих настроение и весь жизненный ритм факторов. Я не могу без цели – именно поэтому собираюсь на Камчатку, мечтаю, рисую шариковой ручкой в метро и пишу в троллейбусе корявым почерком в блокнот таинственные истины. Не могу не стремиться, не преодолевать трудности, бороться понемножку с противниками моих идей. А так… Вижу цель, не вижу препятствий. Новая цель хороша со всех сторон, так что я теперь сплю еще меньше, чем обычно, три раза в неделю хожу на еще одни курсы, учусь, зато… Зато!

Нельзя – никогда нельзя, никогда! – зарекаться. Я только успела задуматься над этим, как снова вернулась к старому – впрочем… Об этом позже, устрою маленькую мистификацию, если все получится, как получится.

Я иногда вспоминаю какие-то моменты жизни – не давно ушедшие, не особенно тонкие и прекрасные; разумеется – необыкновенные, я склонна утверждать, что обыкновенных не бывает по определению – я вспоминаю и улыбаюсь бешено, счастливо, ненормально. Так можно улыбаться, узнав что-то невероятно приятное; получив смску от того, кого совсем не ждешь; услышав родной голос в трубке – сколько их, боги, этих голосов, и как это здорово. Прекрасно, не иначе.

Один голос совсем пропал, я все не могу набраться смелости позвонить – размышляю глупо: нужна-ненужна, вообще недавно длинный и печальный пост на тему собственной нерешительности написала, но дайри опять подумали за меня и зависли. Мудро, наверное.

Но не могу себя пересилить, дотянуться до трубки, набрать знакомый до боли номер; боюсь услышать что-то, неприятное для себя, слишком уж мою легкомысленную натуру порицающее и высмеивающее, чем дольше не могу позвонить, тем сильнее это ощущение кошки на раскаленной крыше. С начала ноября вот так маюсь, если не изменяет память. И ведь еще сколько могу, пф. Ну, не дура разве, ха? И скучаю, и загоняюсь, и вообще.

С папой помирилась – наверное, это можно назвать так – разговариваем и уже не обязательно на повышенных тонах; я скучаю по нему, каким бы он не был. Сестра мыслями в любовях, своих вечных Любовях. Они – эти самые любви-любови-мальчики-юноши – всегда живут черт-знает-где, кричат "Свободная касса" в связи с рабочим распорядком дня, или водят трактор в Тверской области, или работают грузчиком в Домодедово.

Она говорит:

- Хомяк, я надеюсь, ты уйдешь в субботу, у меня гости будут?

Я уточняю:

- А что, ррромантика, м?

- Да нет, просто ты глумишься над моими друзьями! Мне неловко…

Я кричу:

- О боги, ты меня стыдишься! Ужас мне. Да я… да мы… да вот! Я с любым человеком общий язык найду! Со всяким сяду и перетру о мелочах. Вот сяду с твоим трактористом, хряпну по маленькой и сразу мы с ним виды на урожай, погоду, цены на рынке и повышение налогов на содержание коров в определенных видах коровников.

- Не-е-ет! Ты меня позоришь!

- Приведи пример, когда я тебя дискредитирую в глазах общественности!

- Прошлый раз ты кинула в С. лимоном из холодильника!

- Я проверяла его реакцию. Он, между прочим, не поймал. А потом обратно кинул.

- Угу, и вы едва не разнесли кухню этим чертовым лимоном. И ты таки попала ему в лицо.

- Я не специально. Реакцию надо развивать. Это все?

- А кто пришел домой в январе, после выброски из Сьян, увидел, что у меня в гостях А. и скинул транс со словами: "Господи, моя печень… Я больше никогда не буду столько пить…"? Транс пролетел через коридор, ударился об стену, с него красиво посыпалась глина, ты сползла по стеночке и начала бормотать что-то типа: "Пить вредно ребятки, честное слово…"

- Ну… э… Это прикол был!

- Прикол?!

- Да. А разве что-то не так?..

- Ко мне больше эти гости не заходили. Они тебя бояться.

- Фу, подумаешь…

- А когда вы с Музой пришли откуда-то, подрались в прихожей и выпали одной большой кучей в коридор, ведущий в кухню. И начали ржать!

- Забавно вышло, ага?

- А кто просил тебя в разговоре с И. упоминать, как вы опять же с Музой в свое время сорок минут по все словарям искали уменьшительно-ласкательное к слову "вша"?!

- Вошь.

- Мне все равно!!!

- Но мы же нашли! Мне хотелось поделиться…

- Ты рассказываешь моим несчастным друзьям про судьбу декабристов.

- Это должен знать каждый!

- Но не из твоих уст в процессе сорокаминутной лекции с предоставлением книг, репродукций картин и воспроизведения стихов.

- Ну, и пожалуйста…

- А Толкиен? Ну почему ты считаешь, что это здорово: ввернуть в разговоре историю про потерю сильмариллов?

- Пф. Не потерю, а…

- А кто просил тебя пугать Сашеньку словом "паноптикум"?!

- Оно не страшное, чтобы его пугаться. Я же не про слэш рассказывала.

- И слава Богу. А твои братики чего только стоят. Вообще же, жуть.

- Ну, тут согласна, что жуть. Самой вот жутко, слов нет.

- А… Я тебя умоляю, сходи погулять в субботу. А?

- Я подумаю…



А вообще, вспоминаю прошлый год, апрельский вечер в Ботаническом саду, прозрачное небо в дымке от костров – идет субботник и жгут трухлявые деревья, и какие-то ветки, и осеннюю, мертвую листву. Мы идем, молчим, говорим, пинаем камушек, размышляем, ржем над глупостями, я еще искренне люблю снарри, но сомневаюсь в том, что жизнь так же прекрасна, как утверждают поэты (сейчас-то я в этом уверена) – и очень хорошо отчего-то. Спокойно. Умиротворенно.

Соскучилась, наверное. Ужасно соскучилась.

Глупости это, что человек меняется, когда у него налаживается жизнь. Он просто наконец-то смотрит на мир с большей к нему, миру, любовью. И это же здорово!

А на улице весна, безобразие, жарко, верба, хо-ро-шо…

Силы всевышние, меня из дома выгонят, метлой поганой погонят; поплюют вслед и койку с письменным столом за большие деньги таджику сдадут. Хотя зачем таджику письменный стол и откуда у него большие деньги?!



Но, боги, меня выгонят из дома.



Пойду прятать в шкаф Вудхауса, "Повседневную жизнь древних кельтов", "Доисторическую Европу" и "Повседневную жизнь тамлиеров в 13 веке". И так пришлось от "Игры в классики" отказаться. *вздохнув*