Москва встретила меня душным утром, воплем проводника: «Вы что, собираетесь спать до самой Москвы?!», Ленинградским вокзалом, жарой-жарой-жарой, невыносимой; обилием людей и внезапной мигренью, разыгравшейся на фоне смены температурных режимов и бессонной ночи (или сонной, но очень уж плохо сонной в таком случае); ох уж этот мне чувствительный организм, что ты будешь делать. Делать вчерашним утром было особенно нечего: ждала работа, дом, необходимость войти в бодрый ритм жизни и разобрать добрых несколько сотен фотографий из прекрасного путешествия. Что-то в районе восьмиста, если быть точной; но к чему нам точность? Оставим вежливость королей исключительно им, и будем оперировать приблизительными цифрами.
Приблизительных цифр тем утром было много – где-то около двадцати крон, зажуленных ПС, что-то в районе десяти утра и, как кажется, не меньше тридцати пяти проклятых Цельсием градусов, убивающих меня и помянутый уже несчастный организм самым страшным образом.
Ну не таким уж и страшным, если совсем уж честно – я доползла до дома, утопилась в ванной, выпила все, что было в доме прохладного, вспомнила про ПС, накормила его, послушала историю про лосика от него же, уложила спать, утопилась в ванной еще раз, позвонила на работу Софье с сообщением, что если они без меня не умрут, то я не приду, потому что я умру точно – что с ними, что без них: стоит только выйти из дома Туда. Получив отмашку, я устроилась на полу в большой комнате с Апдайком и через час проснулась, потому что ПС об меня споткнулся. Мигрень бушевала.
Скрепя сердцем и другими потрохами, а также стараясь не кантовать раскалывающуюся голову, я добралась до кровати, по дороге еще раз утопив себя в ванной, устроилась на подушке и стала ждать, когда об меня кто-то споткнется в очередной раз. Часа четыре подряд мне везло, но потом об меня споткнулся телефон, завибрировав и упав с тумбочки; в телефоне объявился Юрик с воплями о своих дружественных чувствах, очень ценной информацией, что завтра день Хомячка и потому наш долг – встретиться. Мне хотелось встретиться исключительно головой и исключительно с гильотиной, но я пробормотала, что всегда пожалуйста и давай созвонимся позже, радость очей моих и услада левой пятки моей, а то я помру. Помереть, впрочем, не удалось, хотя и топилась.
Потом уже стало легче – Павел поил меня чаем, кормил пельменями и развлекал историями. Истории, чай и пельмени помогали не очень, но, решив таки закинуться таблетками, что стоило сделать значительно раньше, конечно, я все-таки испытала облегчение и топиться уже не пошла.
День все никак не желал кончаться, жара стояла невыносимая, мой наряд составлял собой что-то совсем уж минималистичное, ПС уезжал, возвращалась с работы Софья, маман звонила с дачи, кричали за окном дети, неточное количество фотографий ожидало просмотра где-то на пути от фотоаппарата к компьютеру. Жизнь возвращалась в свою колею, привычную и родную.
Таллинн был все дальше – расстояние измерялось уже не километрами, но мыслями-действиями-мечтягами. И даже чуточку хотелось обратно.