Я, кажется, сто лет ничего не выкладывала и двести не писала, эпические идеи не считаются, они вечно со мной, разве что выкладывать я не собираюсь еще долго, не важно, впрочем, я отвлеклась.

Сегодня зарядилось, написалось, само по себе и, как часто бывает, почти без моей помощи. А потому и ответственность минимальная, ахха.



Вы еще помните имевшие место быть зимой ежиковые драбблы? Так вот это ежиковый мини, драббл мутировал во что-то большее - ах, уж эти тексты. *жеманно-кокетливо*



Ворнинг, боюсь, что стандартный.

И да, я полагаю, что разучилась писать.*хмуро разводя руками*

Разумеется, небечено. Очень небечено, совсем небечено, ни в глаз, ни в бровь небечено! Ужоснах, одним словом.

Что касается тапков касательно того, "что текст мало походит на вселенную Роулинг и можно просто заменить героев Васей и Мишей" и прочая, прочая, то увы и ах! Увы и ах!

Ясное дело, что при трезвом взгляде это флафф на флаффе и флаффом погоняет, но все равно я испытываю надежду, что пишу не флафф.

И описаний много.

И нцы нет.

И вообще, может, там джен, а не слэш?*с сомнением*

В общем, страшлый и ужаслый фик Идриль. Куда деваться?*смеется*



Ну, други, я предупредила.

*и - да, мне стра-ашно!*



Виноградное солнце

читать дальшеОсень наступила – подкралась неслышно, незаметно. Кажется, и солнце висит все такое же: яркое, желтое, смешливое. И небо ничуть не изменилось: синеет себе и синеет, где-то там, недосягаемо высоко, а облака по нему плывут величаво, по-царски неспешно. Днем – белоснежные, вечером – всех цветов: малиновые, и розовые, и сиреневые, и совсем небывалых оттенков, постепенно потухающие вслед за солнцем. Но пауки уже сплели свои осенние паутинки, нити серебрятся в траве, блестят в каплях росы по утрам. Воздух прозрачный-прозрачный, и холодный, и ароматный. Пахнет землей и только начинающими желтеть листьями, покрывающимися тонкой окантовкой по узорчатому, зеленому еще краю. Пахнет костром, почему-то именно осенью дым самый ароматный. Пахнет паутиной, так серебристо-прохладно, особенно пахнет!

Птицы почти замолкли, изредка только какая-нибудь беспокойная галка крикнет резко, громко, да и сама испугается, что такую тишину нарушила, особенную тишину. Замолчит, вспорхнет на чердак деревянного дома, где жила летом и откуда теперь готовится улетать на зимовку. Завозится, закопошится, ее соседки загалдят, словно сплетничая. Но скоро вновь восстановится осенняя тишина, лишь изредка нарушаемая шорохом и шелестом крыльев.

Этот чердак давно заброшен и у хозяев дома нет времени его разобрать, по молчаливой договоренности он уже давно отдан птицам в полное распоряжение и всех устраивает установившееся положение вещей.

Осень прокралась и в дом, окрасила ягоды дикого винограда, оплетающего узорчатую стену веранды, в дымчато-розовый, листья преобразила в бордово-красные. Солнце теперь пробивается сквозь них, падает на пол косыми лучами непривычных цветов, ложится на клетчатый плед, укрывший сидящих на большом скрипучем плетеном диване мужчин. Один хмурится, щурится от беспокойного осеннего солнца, загораживается книгой, которую читает вслух. Другой расслаблен, веки его зажмурены, голова покоится на плече второго. Он спит, наслаждаясь последними теплыми лучами.

Осень ощущается даже на губах, и поэтому голос того, кто читает, глубок и усыпляющ, он как будто насыщен темным осенним виноградом, и густой наливкой из черной рябины, которая бывает только осенью, и дымом костров… А, может, этот голос всегда такой.

Но он умолкает, прерывается и слышится уже ворчливое, разрывающее очарование, как ветер тоненькую паутину:

- Поттер, ты уснул? – вопрос сопровождается движением плечом, и вот юноша просыпается, трет сонные еще глаза, смотрит рассеянно, обиженно, что его лишили такой удобной подушки… Когда это костлявые плечи успели стать удобной подушкой?

- Нет, я слушал, как ты читал, - снисходит, наконец, до ответа.

- Нет, Поттер, ты спал.

- Не спал, - вместе с окончательным пробуждением приходит привычное упорство. Глаза щурятся от ярких виноградных лучей, так и норовящих попрощаться до следующей весны. Все-таки осень и поэтому воздух прохладный. Гарри кутается в плед, отфыркиваясь от мохнатой бахромы, пытающейся залезть в рот.

- Ты сопел, - раздается обвиняющий ответ, Снейп перетягивает клетчатое полотно на себя, не выпуская книги из рук, смотрит недовольно.

- Не может быть.

Мужчина уточняет:

- Я слышал, как ты сопел.

Гарри смущается, бормочет что-то нечленораздельное, но сдаваться не желает:

- У меня просто заложен нос!

Реплика не заслуживает внимания, Северус лишь высокомерно кривит губы в ухмылке, подтверждая нелепость оправданий, и снова углубляется в чтение. На этот раз – про себя. Еще некоторое время длится молчаливая борьба за плед, наконец, теплая клетка поделена почти поровну и устанавливается тишина. Поттер обижен и хочет спать, он отодвигается от Снейпа как можно дальше, пытается устроить голову на неудобной плетеной спинке, бурчит что-то, заставляя мужчину пытаться скрыть улыбку. На чердаке слышен шелест крыльев, затем истошный крик неугомонной галки. Ягоды винограда в лучах кажутся прозрачно-светящимися. Ветер заносит на веранду несколько сухих листьев, они шуршат чуть слышно – еще немного и забьются в угол, превратятся в желтую пыль. Птица кричит еще раз, потом срывается в полет, исчезает. Гарри наблюдает за пауком, пытающегося сплести паутинку между виноградными побегами, передвигается по дивану, стараясь не смотреть на Северуса, просит продолжить читать вслух. Услышав ворчливое согласие и дав обещание не засыпать, устраивается поудобнее, головой – на самой лучшей в мире подушке. Закрывает глаза и засыпает. И сопит во сне, и улыбается, грезя о чем-то своем, а лучи ласкают его лицо. Снейп прерывается на мгновение, смотрит на Поттера внимательно, изучающе. Откладывает книгу и пальцем проводит по шраму, пересекающему щеку, кажется, будто он ревниво отгоняет виноградное солнце, останавливает взгляд на пряди седых волос, обосновавшейся у виска. Стараясь не разбудить спящего, потягивается, разминая затекшую спину, возвращается к книге и продолжает тихо читать вслух. В его голосе все та же ранняя осень, и галки на чердаке готовятся к длительному перелету в далекую Африку, и пахнет где-то далеко горящим костром.

Конец)