Как же давно я не полуночничила; не сидела перед компьютером, с ногами забравшись на стул, по совершенно дурацкой привычке натягивая на коленки братикову огромную футболку, попивая остывший зеленый чай из большой кошачьей чашки - фаянсовой, легчайшей, полуведерной и с отбитым краешком...
У этой кружки удивительная жизнь и история - самая большая среди своих товарок, она постоянно принадлежит кому-то из моих друзей-гостей. В свое время, на первом еще, кажется, курсе, в те счастливые времена, когда трава была зеленее, небо - синюшнее, лиственницы - пушистее, экология - лучше, а мысль о том, что из меня получится прекрасный с/х бухгалтер, еще не казалась мне смешной, была у меня тогда одна хорошая знакомая, подруга, одногруппница. замечательная девушка, несколько старше меня. Мы сдружились сразу, моментально, быстро и с первого взгляда, уже через неделю первого курса нас знало половина академии - кто не по именам, те по внешности; обзывали сестрами, порознь не представляли - да и не ходили, не сидели, не бродили мы друг без друга, чтобы повод для подобных представлений давать. Вместе, все время вместе - завалили свою первую высшую математику, были выгнаны со своей первой лекции - говорили, не замолкая, смеялись до хрипоты над каждой глупостью, сказанной и ляпнутой. Залезали в тимирязеский парк, закрытый на реконструкцию; пробрались на пасеку, где подружились с вечно пьяненьким сторожем, хозяином трех удивительной красоты русских гончих и одного страшного афганца. Вдвоем - никто никогда не рисковал составлять нам компанию, да мы и не требовали, вдвоем нам было расчудесно и полноценно, - искали пруд все в том же тимирязевском парке, где был убит студент Иванов в девятнадцатом еще веке, один из членов "Народной расправы"...
Через полгода, после первой сессии и к началу второго семестра нас знали уже и в других деканатах, знали буфетчицы во всех корпусах родного расхуита. Мы добрались даже до метеорологической станции, пролезли в дендрарий им.Шредера через забор с колючей проволокой, ободрались все и ободрали всё, но адреналин, ах; обозвали Макдональдсы Оплотами Глобализма, потом кто-то оговорился из нас, и они превратились в Оплоты Глоболализма - с тех пор так те и звались. Ближе к концу первого курса - была потрясающая весна, буйная, пышущая, зеленая, пьянящая - мы осознали всю прелесть прогуливания скучных лекций и полезных тоже, впрочем; завалили коллоквиум по математическому анализу и имели серьезный конфликт с преподавателем тракторостроения; а вообще нас отчего-то все, без исключения практически ,любили - остальные просто терпеть не могли - и одногруппники, и однокурсники, и педагоги, и декан, и буфетчицы, и дворовые собаки из Мичуринского сада... А потом была сессия, успешно и коллективно заваленная, практика, с весельем сданная, июль, полный бестолковых шатаний, гуляний, чаепитий и тортопоеданий, лесогуляний; затаскивание родной группы на Красный октябрь, попытки организовать не поддающуюся организации толпу, мечты. Боги, да сколько вобще всего было за тот невероятный, полный открытий первый курс и нежную, бесценную чем-то дружбу!
...Но наступил август, мое увлечение фандомом, мои фикописательство, мое разочарование в жизни, отце и бухучете; начались её мальчики, ботанство, гламурность и отпуск, у обоих - занятость. К сентябрю мы пришли каждая со своими интресами, которые столкнулись, долго бились друг об друга, воевали; корчилась в муках такая казалось бы невероятная и крепкая дружба; медленно потухала и затихала, и мы даже не переживали особенно, воспринимали как должное, понимали просто, что слишком доминируем - каждая по отдельности; никак не поделим, кто здесь главный; командовать одновременно друг другом пытаемся, вот и перестали как-то незаметно, постепенно, но неуклонно перестали встречать рассветы на дачной крыше, пить чаи поздним вечером, сидеть на лавочках, молчать - она, выдувая дым своих ароматических зубочисток, а я пальцем вырисовывая в нем нелепые и неровные узоры. Даже обидно как-то не было. Совсем.
Я к чему все это вспомнила сейчас - слушая колонки, поеживаясь на вечном домашне сквозняке, натягивая большую-не-по-размеру футболку и грея руки об уже остывшую чашку, - А., сразу, как только впервые появилась на моей кухне, схватила эту кошачью чашку и заявила, что она будет ее. Ибо у меня дома все чашки слишком маленькие.
Потом это чашка принадлежала Аэ, когда та часто - было время - захаживала ко мне в гости; Наташке, еще кому-то... Сейчас она уже полгода, чуть меньше, со середины осени, принадлежит одному из Братиков, Кендеру. Тот схватил ее сразу же, посетовал, что маловата, но из других чашек у меня дома больше не пьет.
Надолго ли, интересно?