Во время чистки зубов размышляла, как, должно быть, жилось бы мне нелегко, будь я мужчиной веков, скажем, средних. Ну или около того. Короче говоря, в те прекрасные времена, когда шрамы ваистену (с) украшали мужчину. Ибо у меня какой-то несолидный набор и один другого дурнее; даже швы и те в незаметные места накладывали. (помнится, я в детстве всегда мечтала походить с гипсом в школу из-за радостей потенциального статуса; гипс на руке вообще считался у нас той еще крутой особенностью, о да; но как-то не срослось у меня таким образом покалечиться. Это я просто целенаправленно не старалась, хотя, бггг). А задумалась я над этим потому, что рот после прыжочка зажил и теперь у меня классный рубец во рту; в старости, когда особенно эффектно будет, почесывая бородавчатый подбородок, пугать внучков, оттопыривая губу и рассказывая ужасы про людоедских бабулечек, оторвусь по полной.
А еще думаю, что чувствует блокнот для рисования, когда понимает, что в нем каракули выводит не будущий Пикассо, но полный корявого энтузиазма криворук. Мой вот явно плачет ночами, иначе с чего бы у него бумага затопорщилась? А в магазине-то он, наверное, мечтал и студенте художественного вуза, который его и в руках-то будет держать восторженно, не то что рисовать. Хотя, у всех, в общем-то, своя судьба. Может, я когда блокнот добью, сохраню его и в холодную годину печь топить буду? Гордиться ему надо, а он куксится. Нелепый.